Сентябрь 1998 года, Визалия, где-то рядом с Калифорнией.
— Ладно, блядь, Билли, и давно ты закончил Академию?!
Рэд Дог смотрел на меня в упор, его красное, обветренное лицо находилось в трех дюймах от моего. Я почувствовал запах его дыхания: смесь Будвайзера и бессонницы. Его слова жгли сильнее послеполуденного калифорнийского солнца. Наклонив голову, он придвинулся еще ближе.
— Я тебя, блядь, спрашиваю, Билли!
Сжимая в правой руке девятимиллиметровый полуавтоматический Глок, передо мной стоял оружейник мотоклуба Mongols MC, шести футов ростом, с длинными засаленными волосами и раскидистыми рыжими усами, мускулистыми бицепсами, покрытыми россыпью тюремных татуировок. Из-за его спины слышались звуки щелкавших затворов, еще шесть монголов – Эвел, Сиджей, Доминго, Дьябло, Бобби Локо и Люцифер – все в разной степени пьяные и удолбанные метамфетамином — заряжали свои Глоки и Беретты. Все они имели по дополнительной нашивке в виде черепа и перекрещенных костей, недвусмысленно дававшей понять, что ее обладатель совершил убийство ради клуба.
Здесь, на заброшенном пустыре, посреди апельсиновых плантаций, в 180 милях к северу от Лос-Анжелеса, очередной солнечный калифорнийский денек превратился для меня в самый страшный ночной кошмар.
К этому моменту я уже несколько месяцев работал на АТО под прикрытием, выполняя задачу по внедрению в мотобанду Mongols MC. В тот момент я был их «проспектом», то есть находился на испытательном сроке. На своем кожаном жилете я носил лишь нижний рокер с надписью «Калифорния», верхний рокер с наименованием мотоклуба и центральную нашивку с черно-белым логотипом Mongols MC носить мне не было дозволено.
Пока ты проспект, ты раб, собственность клуба. Ты должен выполнять все поручения, которые дают тебе полноправные члены клуба, от перевозки оружия и наркотиков, до подтирания их задниц, если они того захотят. Некоторые члены клуба ограничиваются простыми приказами, типа «Проспект, пива принеси!», или «Прикури сигарету!», или «Вымой мой байк!». Но остальные, и в особенности Рэд Дог, получают удовольствие, превращая жизнь проспекта в сущий ад.
Внедрение в ряды Монголов – очень опасная игра. По информации АТО, Mongols MC были самой жестокой мотобандой в Америке, сплоченным коллективом непредсказуемых, неуправляемых и неуловимых ублюдков. Эта банда, насчитывающая на тот момент около 350 полноправных членов, была обломком мотоклуба Hell’s Angels MC, их главных соперников, но с момента образования клуба в начале 70-х Монголы заслужили гораздо более печальную славу.
Наиболее громкие преступления Монголов были совершены в конце семидесятых-начале восьмидесятых в отношении Ангелов, с которыми они развязали кровопролитную семнадцатилетнюю войну, из которой в итоге вышли победителями.
Клуб состоял из латиносов, и вскоре, пронзаемые менталитетом преступных группировок Южного Лос-Анжелеса, Монголы вынесли насилие за пределы байкерских кругов и начали терроризировать простое население Южной Калифорнии. Монголы часто появлялись в популярных барах и клубах, и вначале, когда люди еще не были знакомы с репутацией банды, это приводило к дракам и жестоким перестрелкам. В конце 1997 года Монголы затеяли драку в клубе в Сан Гэбриэл Велли, неподалеку от Лос-Анжелеса. Драка переросла в перестрелку, один из посетителей клуба был убит. В том же 1997-м произошло еще два инцидента с поножовщиной, в результате которых были убиты еще два человека, оба раза при свидетелях.
Молва о жестокостях внутри мотоклуба распространилась далеко за пределы Лос-Анжелеса. Банда имела плохую репутацию за регулярные побои своих проспектов, и вплоть до конца девяностых количество действующих членов только уменьшалось – никто не хотел становиться одним из Монголов, если это угрожало его здоровью.
В 1998 году клуб изменил политику: запретили бить проспектов. Этой политики придерживались практически все члены мотоклуба, за исключением Рэд Дога. Несмотря на то, что оружейник мотоклуба должен свято соблюдать все клубные правила и положения устава – да, у Монголов был устав на семьдесят страниц – Рэд Дог был непредсказуем, ему было насрать на всех, и с таким девизом он вел свой Харлей по жизни.
Месяцами я терпел ежедневные побои. Рэд Дог со всей силы втыкал свой огромный кулак мне в солнечное сплетение, ударом сапога отбивал мне кишки, заставляя согнуться в три погибели, держась за живот и пытаясь поймать грудью воздух. Но я был всего лишь проспектом, поэтому стискивал зубы и терпел.
В то утро все собрались в доме Сиджея и устроили попойку, а я выполнял свои обязанности проспекта, таскал пиво Нашивкам (полноправным членам клуба), прикуривал сигареты, смотрел, как они, дорожка за дорожкой, нюхают кокаин. Через какое-то время Рэд Дог решил, что все уже достигли необходимой кондиции и выдал внезапную идею: «Поехали постреляем!»
Умение стрелять было одним из обязательных условий для принятия в члены клуба. Прежде чем проспект получит нашивки, он должен доказать, что имеет оружие и умеет им пользоваться.
Когда я садился за руль своего видавшего виды красного Мустанга, подумал, что могут начаться неприятности, и запросил поддержку АТО. Как только мы выехали из города, агенты АТО сформировали скрытый конвой, на удалении следуя за колонной Монголов. Периодически поглядывая в зеркало заднего вида я убеждался, конвой едет за нами, но, по мере того, как мы все дальше и дальше углублялись в виноградники и апельсиновые плантации, а потом и вовсе свернули на грунтовку, конвой отстал, и постепенно я понял, что остался без поддержки. И еще я понял, что мы едем не просто пострелять. Теперь, случить какое-нибудь дерьмо, АТО больше не смогли бы мне помочь. Я остался один.
Один из Монголов за моей спиной медленно заряжал полуавтоматический дробовик 12 калибра, похожий на автомат Томспона времен Сухого закона. Прекрасное оружие для нападения, такие дробовики использовались в основном гангстерами и контрабандистами. Я прекрасно понимал, что из такого дробовика не стреляют по бутылкам. Как и автомат Томпсона, это оружие являлось машиной смерти, специально созданной для убийства людей.
Внезапно в моем поле зрения появился Рэд Дог, и, подозревая, что я коп под прикрытием, проорал мне в лицо: «Что, блядь, давно закончил Академию?!»
— Не понимаю, о чем ты, Рэд!
— Ты знаешь, о чем я, Билли, ты знаешь! Кому ты, сука, нас сдал?! Кому ты сказал, что мы поедем сюда?! Кому ты, блядь, сказал, что будешь здесь с Монголами?!
— Да никому я не говорил! Да ладно, Рэд, что ты несешь!..
В образовавшейся секунд на пятнадцать тишине он пристально смотрел мне в глаза, затем медленно, отчетливо выговаривая слова, произнес:
— То есть, ты говоришь, что если я тепе сейчас пущу пулю в затылок, никто об этом не узнает? Да, Билли?
— Да, думаю, да…
Наконец он отвернулся, оглядел пыльный и замусоренный пустырь и приказал мне найти несколько банок, чтобы можно было по ним пострелять. Мне сразу вспомнился бестселлер Джозефа Уэмбо «Луковое поле» и поставленный по его мотивам третьесортный боевик, где двух офицеров полиции похищают бандиты, вывозят их на луковое поле в Бейкерсфилде и убивают. Сцена зверского убийства так и стояла перед глазами.
Когда я повернулся спиной к Рэд Догу и остальным вооруженным Монголам, ко мне пришло холодное понимание того, что моя жизнь может прерваться прямо сейчас, в солнечный калифорнийский денек посреди загаженного пустыря под Визалией. Я прошел Вьетнам, отслужил двадцать пять лет в правоохранительной системе, и умру сейчас от пули Монгола.
Я закрыл глаза и пошел, ожидая, что пули вот-вот начнут впиваться мне в спину. Я даже не смог бы отстреливаться, Рэд Дог и Доминго все так подстроили, что из всех у одного меня не было при себе оружия. Уравнение было простым донельзя: если они меня вычислили, сейчас я умру.
Спотыкаясь, я шел по пустырю, еле волоча ноги, обутые в тяжелые мотоботинки, представляя своих сыновей, со скорбью глядящих на мой шлем, и заплаканную жену. Вдруг я услышал звон и почувствовал, как о ботинок ударилась пустая банка. Это привело меня в себя. Коленки тряслись, я нагнулся и подобрал банку. Я обернулся, чтобы посмотреть на Монголов, и увидел, что, вместо того, чтобы направить на меня стволы своих пистолетов, они стояли в узком кругу и активно что-то обсуждали.
Нет, они точно не собираются в меня стрелять. По крайней мере, не сейчас…
